14.11.2009 в 16:06

Пишет  Lumarin:

и, самое главное, это совсем даже не игра, это

@темы: Церебральный секас, Красивости

---

Нарытость!

Чисто из раздеал поржачестей и гипнокартинок. И напоминает поведение МИНЗДРАВ. Сначала, сволочи, дождутся 30% заболевших и только потом закрывают школы на карантин. Только в этом году раньше почесались — жопу прижарило.

14.11.2009 в 19:40

Пишет  [chidori]:

хахах....просто к сегодняшнему дню!

14.11.2009 в 16:21

Пишет [J]Akai_Ritsuka-kun[/J]:

Свинячий грипп Х)

@темы: Красивости, Повседневности

---

Я перерыла свои распечатки, покопалась в памяти, затрахалась с этими долбанными ссылками и пришла в полную непригодность. НО! Я наконец закончила с Наруто в Избранном. УРА. Фух...
Осталось теперь распихать Бличей... Убейте меня...

@настроение: усталььььь......

@темы: [С миру по нитке]..., Повседневности

---

DOGS. Хайне Бадоу. Паззлы. 479 слов.

DOGS. Хайне Бадоу. Паззлы. 479 слов.

Щелкнуть зажигалкой, прикурить, затянуться. Горло начинает привычно першить. Слегка кружится голова — с первой сигаретой всегда так, она будто затягивает мозги вязким маревом. Потом отпускает. Через минуту, две. Успевший за ночь расслабится организм снова настраивает избитый старый механизм, смазывает шестеренки, так сказать. В технике это, кажется, называется калибровкой. В глазах слегка мутнеет и пол как-то странно покачивается. Руки хватаются за стену. В крови резко прибавляется адреналина. Бадоу слегка нервно усмехается, глядя вниз. Он стоял на узком карнизе, кольцом обвивающем церковь как раз где-то на уровне третьего этажа, практически под крышей. Падать-то будет явно высоковато.
Площадь и близлежащие переулки еще окутывал серый сумрак. Рано совсем. Как там было в старину? Люди вставали с петухами, на заре? Бадоу хмыкнул и выпустил струйку сизого дыма, который быстро растворился в холодном воздухе. А славные птички еще бы спали — до рассвета пол часа.
Бадоу сел, свесив ноги и прислонившись спиной к стене, прикрыл глаза. Еще недолго. Хайне тоже всегда приходит раньше, бросает короткий взгляд на холодные темные витражи и скрывается внутри. Черт его знает, видел ли он Бадоу хоть раз. Скорее да. Он же собака. Носом должен чуять. Впрочем, какая разница? Молчит же. Даже не посмотрит, голову не повернет потом так, с намеком, чтоб мурашки по спине и вздрогнул. Потому Бадоу считает себя вправе. Вправе сидеть по утрам на узком карнизе, возле высокого стрельчатого окна и встречать рассвет, вглядываясь в мягкий полумрак нефов.
Почему-то солнце, кажется, встает мучительно медленно, будто бы нехотя, цепляет только крыши и замирает. Бадоу с его места не виден горизонт. Только дома, дома, окна, улицы. Оранжевые блики, красные. Но опять не успел даже моргнуть — просто вдруг бьет по глазам, и свет уже играет и переливается в разноцветных стеклах. На полу церкви вырастают длинные светлые пятна, покрывают почти все пространство до четвертого ряда дубовых скамеек. Разноцветные. Красиво же.
И Хайне сидит на первом ряду. На мраморно-белой коже особенно хорошо заметны блики. Это интересно — гадать, какое будет у Хайне лицо после рассвета. Синее? Красное? Зеленое? Нет, наверное. Чаще цвета перемешиваются, лучи преломляются, тень как-то не там падает, и получается, будто разбили его на маленькие кусочки — ну, как посуду — а потом забыли правильно собрать. Паззл вместо лица. И Хайне выглядит донельзя гармонично, правильно. Так и нужно. Вот такой — разобрано-несовершенный — он абсолютен.
Хайне, расслабленно откинувшийся на высокую спинку, чуть прикрывший красные от недосыпа глаза. Рано совсем. Потом он пойдет домой и снова завалится спать. Бадоу тоже пойдет. А завтра они снова вернутся, опять рано утром — один чуть раньше, а второй почти опоздает, — опять почти вместе встретят рассвет и уйдут. И послезавтра. Уже как ритуал.
Собственно, ритуал и есть. Они приходят сюда разбираться. Раскладываться на спектры. Создавать оттенки и терять грани. Чувствовать какую-то бешеную свободу и почти человечность. И не помнить. Забывать себя в осколках витражей и сплетать обратно, склеивать, мучительно, медленно. Настоящих. Живых и разобранных, как старые, заново раскиданные по полу паззлы.
Бадоу ведь тоже весь исчеркан причудливыми разноцветными бликами. Правда, это видит только Хайне.

@темы: Прозописульки, Собаководство

---

Нарытость.

04.11.2009 в 22:00

Пишет [J]E_a_s_y[/J]:

чудо чудесное из Канады **

via

@темы: Церебральный секас, Красивости

---

Поржачести.

СПІЛКУЙМОСЬ УКРАЇНСЬКОЮ

Зажигалка - спалахуйка;
Бабочка - залупівка;
Лифт - міжповерховий дротохід;
Кощей бессмертный - чахлик невмирущий;
Сексуальный маньяк - пісюнковий злодій;
Зеркало - пикогляд;
Киндер-сюрприз - яйко-сподівайко;
Соковыжималка - сіковичовичувалка;
Гинекология - піхвознавство;
Акушерка - пупорізка;
Онанист - цюцюрковый злодіяка;
Медсестра - штрикалка;
Укол - заштрик;
Чайник - пiсюнець;
Стул - підсрічник;
Телевізор - бачик;
Штопор - коркотяг;
Презерватив - гумовий нацюцюрник;
Коробка переключения передач - скринька перепихунців;
Пилосос - порохотяг;
Зонтик - розчепірка;
Змей Горыныч - вужик вогнепальний

@темы: Красивости

---

Как дети малые...

Выставляя на сообществе свое «Раммштайнер, оденься. Или ты меня сооблазняешь?», я совсем не ожидала, что кто-то напишет на это продолжение. Дак вот  Eugene Allerton напейсал. Прекраснейшее исполнение, такое... такое... агр! Но это уже другая мысль. И ручки у меня зачесались, а в голову пришла интересная идейка.
Вот так мы с  Eugene Allerton и решили сыграть в игру. На изначальный драббл мы пишем приквелы, причем можно продолжать как начало, так и сами продолжения.
Продолжения начального будем обозначать № и цыфра, например №1, продолжение продолжения через точку после номера предыдушего, например №1.1, ну или, если совсем уж далеко, №1.1.1.1.1.1.1...
Посмотрим, что из этого получится.

Итак №1 by  Eugene Allerton
№1.1 by  Anaitel

№2 by  Eugene Allerton
№2.1 by  Anaitel

№3 by  Anaitel
№3.1 by  Eugene Allerton
№3.1.1 by  Anaitel

Пост будет подниматься по мере поступления продолжений.

запись создана: 04.10.2009 в 15:08

@темы: Персональный траходром, Прозописульки, Собаководство

---

Фсе! Мне надоело выдрачиваться.

Автор: Анаитель
Фэндом: DOGS
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Бадоу/Хайне
Отказ: видела бы это та, чьи права...
Примечания: Относится к игре.
Посвящается:  Eugene Allerton. Спасибо за прекрасную идею.

№3.1.1

Щелк. Щелк.

Тонкие пальцы бегали по кремню.

Щелк. Щелк.

Зазубрины на колесике остро впиваются в обдертые подушечки.

Щелк, щелк.

Монотонное убаюкивающее движение. И звук – резкий, терпкий, натужный. Успокаивает.

Щелк, щелк.

Бадоу игрался зажигалкой.

Щелк.

Держа неподпаленную сигарету в зубах, он вертел гладкий прямоугольник.

Щелк. Пшш…

Слабый полудохлый свет резанул по сетчатке.

Щелк. Пшш…

По стенам разбегаются гротескные тени.

Пшш…

Холодно. Слишком мало тепла.

Бадоу поежился и плотнее запахнул потрепанное пальто.

Сюда бы сейчас чаю в большой кружке. Такого, чтоб почти кипяток, чтоб обжигал губы. Руки бы согрел, а то пальцы уже не чувствуешь. Они даже не дрожат – просто не двигаются.

Прикурил. Затянулся. Горло привычно запершило.

Где-то там, среди электрических огней, - дом. Там должно быть хорошо. Там теплый плед и чайник. Окно и подоконник большой. Забраться туда с ногами вечером. Бадоу не романтик, просто что-то в этом есть – сидеть вот так и смотреть – на уличные фонари, на редких ночных прохожих, на пар от их дыхания. И чувствовать себя, если не абсолютно счастливым, то очень довольным.

А еще там новенький блок сигарет на кухне лежит.

Бадоу с ненавистью покосился на пачку – в ней сиротливо перекатывалась последняя сигарета.

Затянулся. Закашлялся. Курить было больно. Да что там – даже дышать было больно. Но не впервой, конечно.

Бездушная ночь растекалась мутными пятнами среди одиноких фонарей, щупальцами оплетала мертвые бетонные окраины, тащила свою гниющую, пропитанную трупной вонью тушу заброшенными магистралями. И трусливо поджимала хвост, издалека заглядывая в наполненные электрическим светом жилые районы. Там, под присмотром искусственных огней, люди чувствовали себя увереннее, устраивая шумные гулянки, напиваясь в одиночестве, медленно прохаживаясь полупустыми улицами, просто сидя дома. Жизнь, однако. И там она бурлила, позволяя себе наплевать на мертвую ночь рядом.

Бадоу выдохнул. Последняя затяжка показалась особенно горькой. Сигарета дотлевала где-то в углу, испуская серый дымок. Он снова поежился, покосился на черный провал окна. Там была та самая зимняя ночь, когда тихо, безветренно и падает мелкий сухой снег. Бадоу этого не видел, но чувствовал редкие жалящие уколы. Холодно, мороз под -30, а он даже с места сдвинуться не может. Он поднял голову к потолку. Выщерблены более темными пятнами выделялись на потрескавшейся побелке.

Вторые сутки – нет, третьи – третьи сутки он сидит в этой заднице. Хорошо – трупы не особо воняли, хоть какая-то польза от погоды. Даже волосы не попахивали еще, хотя вполне возможно, что ему только так кажется. Привык просто. Было с чего. Картина вообще представлялась крайне живописной. Он – сам почти что мертвец, неизвестно, сколько протянет еще, – в окружении нескольких десятков валяющихся тут и там жмуриков – кучами и по одному. Прекрасно, мечта маньяка-некрофила. Вот только остыли они быстро, ай-ай-ай.

Бадоу поморщился. Так недолго и с катушек съехать. Просто банально от одиночества. Когда один и еще даже позволяешь себе надежду на чудо, это ведь пытка такая. Думать не о чем, голова пустая и, кажется, наполнена мутью какой-то. Держишься только за счет осторожности, да и то, ее остались последние крохи. Вот и приходят иногда мысли всякие. А вокруг только трупы, и холодно – не холодно, а смертью все равно несет.

Бадоу повертел в руке пачку. Открыл, закрыл, открыл, закрыл, снова сунул в карман. Оно ведь действует же – самовнушение: «Не хочу. Не хочу. Не хочу… Хочу, но не буду… Не хо…» И так – перед каждой сигаретой. Почти борьба с собой.

А хоть бы и с собой. Скука же.

Бадоу снова поморщился. Скоро уже складки на носу появятся и лицо перекосит. Вот смех-то будет: найдут его такого смерзшегося-косого – все честь по чести: глазки крестиком, губки ноликом, язык, распухший, сине-зеленый наружу вывален… М-да, жизнеутверждающая картина.

Бадоу улыбнулся, представив себе кривящуюся от такого зрелища Наото. Она, конечно, чистоплюйством отнюдь не отличалась, но девушка же все-таки. Падре наверное молчал бы, прижимал к себе плачущую Нилл и молчал. Он человек непробиваемый, много видел, много делал да и вообще… Падре. Прототип. Все они, псы, не в раю выросли. А Нилл бы непременно плакала – ангелочек – она же чистая, добрая, маленькая совсем. Хрупкое нежное создание. Бывает еще в этом насквозь прогнившем мире искреннее сострадание. Ей бы, наверное, было очень плохо. Она бы стояла вот так – между падре и Хайне, пытаясь спрятаться в них, вжаться… И Хайне. Улыбка медленно погасла. Бадоу знал, какое лицо было бы у Хайне – холодное, каменное, будто и не человек вовсе – статуя мраморная, равнодушная. Будто и не важно это все, его не касается, плевать и он здесь только потому, что надо, положено так. И уйдет так же, ни слова не скажет. Наото потом снова будет кривиться и называть его бездушным чудовищем. Вот только… остался еще нераспечатанный блок сигарет, комната в тесной квартирке и старая кофта, в которой Бадоу так любит по дому лазить. Большой подоконник и теплый плед, из которого будет торчать уже не рыжая макушка. И не зеленый глаз будет смотреть на ночь за окном.

Руки задумчиво вертели зажигалку. Вариант-то действительно возможный, вот еще пара дней и все. Умрет стопроцентно. От холода или обезвоживания – снегом-то не напьешься. Бадоу снова поморшился.

Где-то на улице орал кот. В густой вязкой тишине этот резкий истошный звук казался почти музыкой. Наждаком по нервам – и так приятно. У рыжего вырвался сдавленный смешок. Нет, ну, правда, когда бы еще он наслаждался чем-то подобным? Самая закономерная реакция – прибить тварь и спать спокойно, а тут… Готов чуть не расцеловывать эту скотину облезлую просто за то, что создает хоть какое-то разнообразие. Вот и репертуар постоянно меняется – ни одной одинаковой ноты или оттенка. Прелесть.

Бадоу полез бы на стенку от таких мыслей, если б мог. Можно было даже предположения строить, что произойдет раньше – он все-таки умрет или сначала сойдет с ума. А что, все признаки на лицо. Скоро сам начнет вторить кошачьим воплям.

Губы растянула саркастическая ухмылка. Он чувствовал себя пьяным – в голове муть и как-то преступно весело вдруг сделалось. Хотя он прекрасно понимал, что это последствия большой потери крови, голода и переохлаждения.

Внезапно снова стало тихо. Звук неестественно прервался на нарастающей. Как отрезало. Сразу будто бы ночь придвинулась, оскалилась из окна бесформенной пастью с гнилыми пеньками зубов. Бадоу напрягся, прислушиваясь, пытаясь уловить малейшие изменения. Но кроме шуршания обваливающейся штукатурки и редкого попискивания крысы где-то в соседнем помещении он не улавливал ничего. Совсем. Абсолютно. Он проверил пистолеты и переложил их на колени, ладони привычно обхватили рукоять.

Снова начали болеть раны: выброс адреналина – штука, конечно хорошая, но и очень болезненная в его ситуации. Впрочем, ничто не заставляет чувствовать себя настолько живым, как пара-тройка сломанных костей и с десяток глубоких царапин.

Рыжий раздраженно тряхнул головой и постарался изгнать ненужные мысли. Не время, совсем не время предаваться очередным бредням. Он слишком хорошо знал, как выстрелить, чтоб кошак заткнулся мгновенно, ориентируясь только на звук, и знал, что мастеров таких ой как немого. Особенно тех, кто еще и перемещается беззвучно. Простые смертные, увы, в основном так не умеют. Был, конечно, шанс, что кто-то просто вышел погулять и спокойненько пройдет себе парой кварталов дальше… Ага. Ночью. На окраине, где и днем-то, если выжил, - счастливчик.

Клубы пара вырывались при дыхании, моросью оседая на губах. Бадоу облизнулся.

Либо труп, либо нет. Либо труп, либо нет. И шансы на это самое «нет» стремятся к нулю. Неизвестно ведь даже, сколько псин по городу бегает, помимо падре и Хайне.

Напряжение не спадало. Бадоу казалось, что он стал сплошным клубком нервов, и все они сейчас торчат концами-щупальцами наружу. Пытаясь поймать. Самое сложнее в таком состоянии – это не допустить подмены ощущений, не дать перевозбужденному взвинченному сознанию создать правдоподобную иллюзию.

Либо труп, либо нет. Либо труп, либо нет.

Вот бы ему такой нюх, как у церберов. Тогда бы можно было точно сказать, какая сука пришла по его душу. Все можно было бы сказать: от смазки для пушек и до того, что последним ел. Хотя нет, тогда бы было сложно выдержать соседство с пусть и очень медленно, но разлагающимися телами. Но с другой стороны, будь он Раммштайнером ему бы и сидеть-то не понадобилось. Вон Хайне – регенерирует почти моментально. Правда тогда он не смог бы так спокойно курить, пришлось бы долго привыкать и вообще это… М-да, дилемма.

Бадоу в который раз поймал себя на мысли, что думает совсем не о том, и позволил губам разойтись в легкой улыбке. Потянулся за последней сигаретой – коль помирать, так с музыкой. Все равно от него ничего не зависит.

Щелкнула зажигалка. Свет неприятно резанул по сетчатке.

Бадоу замер. Почти вздрогнул. Сердце зашлось в бешеном ритме. И… успокоилось. Поздно нервничать.

Из темноты на него смотрели внимательные глаза. Матово поблескивали металлические заклепки. Желтые в свете огня волосы спадали на лоб.

И как только нашел?

Бадоу затянулся. Выпустил сизый дым, защелкнул зажигалку. Помещение снова погрузилось в вязкую тьму, только тлеющий кончик сигареты отражался в зрачках.

Пес не шевельнулся – остался стоять все так же тихо, казалось, даже не дышал. Сколько он здесь уже стоит? Пять минут? Десять? Можно, конечно, и спросить – все равно тот понял, что его появление осталось незамеченным. По запаху, мимике, языку тела, еще какой-то фигне – как они это определяют?

Бадоу отстрельнул окурок и потер руки. Поежился.

– Ну?

Тишина.

– Так и будешь молча стоять?

Рыжий даже движения воздуха не уловил, только дернулся, когда вдруг перед лицом щелкнула чужая зажигалка. Усмехнулся. Обхватил губами фильтр предложенной сигареты, блаженно затянулся и откинулся на стену, расслабился, отстраненно чувствуя аккуратные касания. Тонкие пальцы быстро забрались под пальто, пробежались от шеи до пояса, задерживаясь на местах переломов или ран. Как пес их определял в этой темени, осталось для Бадоу загадкой. Впрочем, когда было иначе? Потом руки переместились на бедра. Джинсовая ткань не так хороша, как хлопок, для такой процедуры и прикосновения стали грубее. Бадоу взвыл.

– Придурок! Осторожнее!

– Тшш… – Хайне коснулся лба Бадоу своим, не прерываясь. Пальцы ощупали коленные чашечки. Одна была даже целой. – Прости, – голос был чуть хриплым и явно плохо подчинялся своему хозяину. Сильно простуженным или сорванным. А лоб был горячим. Или Бадоу это от холода померещилось? Теплое дыхание смешивалось с его собственным, теплые руки бродили по телу… Спокойно вдруг так стало, будто уже все хорошо и ничего больше не может, просто не может произойти. Будто он уже дома. И он очень устал. Столько нервов было потрачено, крови, и одиночество еще это, сумасшедшее. Поспать бы только…

Бадоу удивленно пискнул, когда его подняли в воздух, осторожно перехватив под спину и колени, вырывая из цепких щупалец полусна-полуяви. Ему такая позиция не понравилась, но сквозь стиснутые от боли зубы прорывалось только сдавленное дыхание – возразить он не смог бы при всем желании. Так что попытался привыкнуть. Этому очень способствовало желание выжить и рукояти пистолетов, которые он уверенно сжал, – оружие предусмотрительно находилось под руками все это время. Правильно: должен же хоть кто-то один иметь возможность отбиваться. Получился эдакий чудо-боец, два в одном. Один бежит, другой стреляет. Где это было, про две головы лучше? Бадоу не помнил, да и не особо стремился. Можно будет потом как-нибудь…

Рыжий мотнул головой и напрягся, стараясь отогнать ненужные мысли и навязчивую дрему. Сосредоточится на окружающем не получалось. На боли – тоже. Хайне будто специально двигался медленно, без резких движений и все так же бесшумно. Сознание настойчиво ускользало. Бадоу снова мотнул головой.

– Спи, – спокойно раздалось сверху. – Не волнуйся – не уроню, – только он может еще и насмехаться абсолютно равнодушно. Бадоу скрежетнул зубами. Морда каменная, язык тела отсутствует, даже глаза эти красные и то, как две льдинки – непонятно, как всю гамму безразличия передают. Хайне тихо фыркнул.

– Спи, – голос как-то странно потеплел. – Сам справлюсь.

Но Бадоу все равно честно пытался не заснуть. Было почти по-детски обидно, что его выносят вот так, как девчонку какую-то. Ну и что, что на нем нет живого места, и самостоятельное передвижение ему еще не скоро светит? Хотелось надуться.

Бадоу нахмурился. Кажется, последствия одиночества будут ему аукаться гораздо дольше, чем сломанные конечности. Но позволить себе переложить всю ответственность на напарника гордость все равно не позволяла.

***

Рыжий проснулся в своей постели. Мутное серое утро билось за окном. Или уже день? Сквозь тучи прорывались только редкие косые лучи, еле-еле рассеивая густую тень в переулках. Определить без часов невозможно. Он пробежался взглядом по знакомым окнам – зашторенным, открытым, с вывешенным наружу бельем, с горящим светом или вообще пустым, не подающим признаков жизни. Потертые фасады старых домов привычно ощетинились антеннами и проводами. Сквозь толстые стекла долетал шум пусть не очень любимого, но родного города – там стремительно проносилась жизнь. Она – как поезд – сплетенная из тысяч людских чувств и желаний, но абсолютно бездушная.

На тумбочке стояли стакан с водой и пепельница, лежала пачка Лаки Страйк. Бадоу вытащил зубами сигарету. Перебинтованные пальцы не гнулись, борьба с зажигалкой растянулась на целых пять секунд. Затянулся.

Он все-таки заснул у Хайне на руках. Просто отключился, когда они добрались до более обжитых мест. Расслабился, отпустил вожжи. Олух.

– Проснулся?

Бадоу снова не уловил его появления. Просто вдох и вот – стоит. Колокольчики, что ль, повесить? Представив себе Хайне в милом розовом ошейнике, он усмехнулся.

– Как ты догадался?

– Запах сигарет.

Вопрос на самом деле задумывался как риторический, но разве это объяснишь? До мозга костей рационален и логичен – не увидит смысла и смотреть потом будет как на идиота. Еще беспокоится начнет, не подхватил ли чего-то, что превращает человека в овощ.

– Знаешь: хорошо, что ты меня нашел. Я думал, с ума сойду. Мысли всякие в голову лезли. Думал, какой из меня чудный труп получится. Сигареты заканчивались. На стенку лезть хотелось, но как с этими ногами-то?

Бадоу говорил. Много и несколько бессвязно: о бойне, о крысах, трупах, запахе – говорил потому, что поймет – поймет не сам ужас обстановки, а одиночество. Говорил и не мог остановится. Строил нелепые предположения, курил, судорожно сжимая губами фильтр, отрешенно смотрел в окно. И чувствовал, как медленно отступает грань сумасшествия, отодвигается куда-то вглубь сознания. Хотел спросить, что тут без него, как они, что там падре, Нилл. Узнать, в конце концов, который час и сколько он вообще в отключке пролежал. Смеялся от всей нелепости ситуации, но неестественно как-то, натужно, будто бы отгоняя призраки этих трех дней.

А потом замолчал. Просто посмотрел на Хайне и замолчал на полуслове. Только вглядывался в его не-спокойствие. Не-спокойствие.

Что-то странное было в Хайне сейчас, от чего сразу перехотелось шутить. Он будто бы истончился за эти дни. Внешне – все тот же – кожа, глаза, волосы, бинты, заклепки, – но как-то по-другому ощущается, будто старается наполнить собой комнату, окутать. Будто ловит каждый его вдох всем телом, вслушивается в каждое слово – просто в голос. Крылья носа раздуваются. И глаза у него… Бадоу остро пожалел, что не может встать, скинуть с себя бинты вместе с последствиями последних событий и безмятежно улыбнутся. У Хайне были такие глаза, будто нервы торчат все, будто лучше бы это его так – связали болью и запихнули в каменный мешок. Глаза побитой собаки. Наружу его выверни, наизнанку, пропусти сквозь мясорубку, да хоть в кашу преврати – не будет так смотреть.

– Холодно, там было очень холодно.

А Хайне все молчит, молчит и смотрит. Стоит не шевелясь. Дышит глубоко, руки чуть подрагивают. Смотрит этими осколками отчаянья, кровавым битым стеклом прямо из-за маски. И вина еще на дне. Рыдал бы, да слезы давно высохли.

Другой, пожалуй, все-таки ничего бы не заметил.

Бадоу легко качает головой и улыбается так, как улыбается только ему и иногда – небу.

И Хайне, наконец, срывается, торопливо идет к кровати – и движения резкие, дерганные, как у марионетки сейчас. Садится рядом, тянется, проводит кончиками пальцев по бинтам, замирает. Голова опущена, челка эта, белая, глаза прячет. Ссутулился.

– Хайне…

Опускается, белобрысая макушка утыкается куда-то в живот, руками обхватывает талию. И ни слова, только дыхание тяжелое, хриплое.

Бадоу зарывается пальцами в непослушные волосы, другой рукой проводит по спине. Чувствует дрожь. Она мелкая совсем, такую не контролируют. Наклоняется, трется носом о воротник футболки сразу под ошейником. Гладит, обнимает. Чувствует – Хайне сжимает его судорожно, пальцами впивается в кожу, бинты. Бадоу тихо шипит сквозь зубы, но молчит, не отстраняется, позволяет держать себя, сдавливать, пытаться обхватить всего. Будто его мало, будто вот сейчас и больше не будет.

– Да ладно тебе, Хайне. Я же живой.

@темы: Прозописульки, Собаководство

---

Пра писуателство

Собаки сьели мой моск. Не могу.

@темы: Собаководство, Повседневности

---

Нарытость.

Она прекрасна. *пускает слюнки*

05.11.2009 в 10:15

Пишет  [Darka]:

Muse, Sickbynature

@темы: Красивости

---

[человек из зеркала]

Театр в мыслях. Бордель в подсознании. (c) ._Юстас_.

@темы: Красивости, Человек из Зеркала

---

Гипнокартинко.

@темы: Красивости

---

И где только Изя находит такие перлы?

04.11.2009 в 21:09

Пишет [J]E_a_s_y[/J]:

awww rewrewrewrewrewrewrew >DDD

@темы: Красивости

---

Сегодня уже 46 страниц избранного. Что происходит, вообще? *хмурится*

@темы: Повседневности

---

Нарытость.

Редко, когда попадается действительно стоящие слешные клипы. Особенно по фильмам. Да и не люблю я их.
Но это вставило. Ибо красиво. Нарезка крайне удачная.

@темы: Персональный траходром, Гарриковское, Красивости

---

[Повседневности]

Ура! Ура! Ура! Йа-Ха! Наконец прошло это неписательское состояние! Я, блин, три недели почти мучалась, не могла закончить это №3.1.1. Все! Рукописный сырой вариант готов! Ур-ра! Завтра перечитаю, обработаю и, может, выложу. Наконей-то!
Я счастливо.
И ушло спать.

@темы: Собаководство, Повседневности

---

[прозопописульки] С Колд-феста. Ниудиржалсо.

Автор | Фантазия. "Пиши быстрее, я скоро кончусь". 507 слов.

Автор | Фантазия. "Пиши быстрее, я скоро кончусь". 507 слов.

Автору было плохо. Автору было очень плохо. И еще хуже становилось от того, что за плечом маячила высокая стройная фигурка с просто восхитительной внешностью.
Автор страдал. Автор очень страдал. И еще хуже было от того, что не было никакой возможности обернуться и, наконец, окинуть сие великолепие хоть краешком глаза.
Автор мучался. Автор очень мучался. У него уже давно болела шея, затекла от долгого сидения в одной позе спина, замерзли ноги, и мелко дрожали лежащие на клавиатуре руки. Автору пришлось одеть очки на слезящиеся красные глаза. Автор отважно пытался не зевать, давя чересчур глубокие вздохи в зародыше. Ему, несчастному, оставшемуся без кофе автору, даже думать уже было мучительно неприятно. Красные и зеленые подчеркивания ворда уже сливались в одну сплошную расплывающуюся полосу и не желали пропадать даже после попыток исправлений.
После очередной неудачной замены автор в раздражении грюкнул кулаками по столу:
— Все! Хватит! — он откинулся на спинку и с остервенением потер глаза. Очки съехали на кончик носа и весело подпрыгивали.
— Пиши!
— Не буду!
— Я сказала: пиши! — дамочка топнула ножкой. — Я зря, что ль, разрешение выбивала?
Автор посверлил собеседницу тяжелым взглядом с претензией на укоризну. На нее он подействовал, как горох на стену. Она только страдальчески закатила глаза.
— Пиши, я...
— Я — спать, — отрезал автор.
Фантазия поперхнулась. Попыталась прожечь негодующим взглядом спину, равнодушно удаляющуюся в сторону горшка. Безрезультатно. Пятнадцатиминутная лекция на тему неотложности, проводимая через дверь, тоже не дала желаемого результата. Автор остался возмутительно глух.
— А если я уйду?
Пожатие плечами.
— И не вернусь?
Автор замер, вылезание из штанов было прервано на середине. Постоял так с минуту. Спина выражала крайнее напряжение, как следствие тяжелого мыслительного процесса. Фантазия уже предвкушала скорую победу. И да, да! Автор снова развернулся к компьютеру! Она ликует! Она празднует победу! Это го....
— Э?
Фантазия сдавленно пискнула, когда ее решительно отшвырнули в сторону. С дивана, где она собрала себя в изумленную кучку, клавиатуру было видно плохо, но сам вид отчаянной решительности на измученном авторском профиле мгновенно привел ее в панику. Что, впрочем, не помешало рвануться к подопечному на околосветовой скорости. Тонкие ручки только чудом успели отодрать авторские лапы от кнопки Delete.
— С ума сошел? Как ты потом-то дописывать будешь? Идиота кусок, ты что творишь?!
Автор раздраженно выдрал конечности из цепких пальчиков.
— Вот сама и дописывай! Дура!
Дамочка в ответ таким вопиющим наглости, бессознательности и несостоятельности только крякнуть и смогла. Минут пять она стояла неподвижно и мучительно придумывала способ наставить-таки олуха-автора на путь истинный.
Выключился свет. Прошуршало одеяло.
— Эй, ты что, спишь?
С кровати раздалось недовольное сопение.
— Ну, не спи.
Тишина.
— Тебе же надо...
Ворочание.
— А как же я?
Равнодушие.
Всхлип.
Равнодушие.
Еще всхлип.
Все равно равнодушие.
Через пять минут фальшивых завываний автор все же не выдержал.
— Ну, чего ты от меня хочешь? Ну, зачем я тебе?
— И... И... И-интересно же.
Мученический вздох и недовольный скрип кровати возвестили, что автор все же встал. В комнате снова полыхнул свет, загорелся экран монитора.
— Я с вами точно скоро кончусь. Что ты, что Муза... — автор открыл последний документ и задумчиво пробежался глазами по строчкам. — Сделай мне кофе. Черный, без сахара и... Впрочем, ты сама знаешь.
Фантазия радостно закивала и бросилась на кухню.

@темы: Прозописульки, Человек из Зеркала

---

Мама... О_О

У меня в избранном 44 страницы. Вот прям щас. О_О

@темы: Повседневности

---

[человек из зеркала...] Мобщина, товарисчи!

Флешмоб мне достался от [L][Midori Yukamura][/L].

1. Назвать 6 понятий, связанных с вашей жизнью, которые начинаются с той буквы, что и Ваш ник, поясняете их по желанию.
2. Назначить 6 жертв, они в своих дневниках опять же пишут и передают эстафету дальше.

Апельсины и именно во множественном числе — жутко люблю цитрусовые, поглощать их могу килограммами, не смотря на то, что меня на них обсыпает. Я говорила, что я — аллерик?
Аллергия. Пояснять, в принципе, нечего. Она всегда где-то рядом, ее всегда много и не лечится, зар-раза.
Анальгетики — в смысле обезболивающих вообще. Хорошая штука.
Аниме. Ноу комментс.
Алгебра, рядом я бы поставила еще с десяток математических разделов, но буква не позволяет.
Авторство вообще и писанина в частности, если касательно меня. Ибо я хомяк и люблю красивости — это раз; и ибо я криворукое сусчество чегой-то там творясчее — это два.

Жертвы:
*BooGirl*, .Джи, Blad Moran, Eskarin, Eugene Allerton, Pavetta.

@темы: Человек из Зеркала

---

 U.G.L.Y. как всегда, и я нисмогла. На во-от сие безобразие.

Он.

Он.

Редкость же ж. Когда он такой. Мягкий весь. Хрупкий, ранимый. На кота похож. Уютный. Глазищи эти… сонные. Жмурится еще так иногда, нос морщит. И встрепанный такой. Челка непослушная на глазах. Бродит по квартире в тельняшке этой…
Вспоминается, как первый раз вышел вот так. Темно за окном, шумно. Не холодно, а так. И листья желтеют. Не заметил бы – тебе-то что? Но он вот… притащил охапку. И не спросишь же зачем. Сам знаешь. Вот когда притащил, тогда и узнал. И лицо довольное помнишь: глаза горят, дышит часто, раскраснелся… «Джи, смотри!» Дите же. А ты лыбишься в ответ. И глупость же.
Он потом, казалось, совсем забыл – положил на подоконник и забыл. А ты, как не повернешься глянуть на очередную морось за окном, сразу же. Они же в глаза бросаются – желтые, красные, оранжевые. И сразу лицо его довольное вспоминаешь.
Так и с тельняшкой. Сразу все заново перед глазами. Даже не перед глазами, а где-то… да просто где-то – не суть важно – главное, что есть. Вы тогда еще только-только узнавать друг друга начали, привыкать, притираться. Ты тогда шлялся везде и часто – впрочем ты и сейчас шляешься, – поэтому оставил пацану ключи, так, на всякий – мало ли что. Вон иногда – побитый весь, только бы где упасть, приползает, отлеживается и опять. Попервой непривычно было. Вроде и квартира частенько как проходной двор, и не особо домашний ты, и место, в общем, не постоянное. Но вот… он в этой драной тельняшке на пороге…
Откуда только выкопал это раритетище? Давно пора было выбросить. Теперь-то поздно, теперь фиг отдаст. «Мне нравится». И все. И точка. Не поспоришь. Да и не хочется, вобщем-то. Он в ней становится каким-то таким… Будто сняли весь налет уличной жизни. Без крови, драк. И обнять хочется, прижать. А он мягкий. Ластится. Домашний такой.
Прирос ты, Джи. Еще тогда прирос. Когда впервые: ты – в квартиру, а там – дом.

@темы: Персональный траходром, Прозописульки, U.G.L.Y.-мания, Красивости